«Так было в муссолиниевской Италии, так было в гитлеровской Германии, так сейчас в путинской России»

– Есть такое старое немецкое кино — «Как же мы скажем об этом нашим детям?».

Вы вряд ли о нём слышали, и это нормально, – пишет Преображенский. – Сам по себе фильм ничем не выдающийся.

Это семейная мелодрама про то, как уже имеющие детей мужчина и женщина влюбились друг в друга, долго не решались себе и окружающим признаться, но в итоге всё же поженились.

Действие происходит летом, в красивом германском городе Дрезден. Идиллия. Только вот снимали кино в августе 1944 года.

Вторая мировая длится уже 5 лет, Германия уже потеряла в ней многие миллионы жизней, а уничтожила и того больше. Германские города уже подвергаются регулярным бомбёжкам силами США и Британии.

Но ничего этого в фильме нет. Там за весь фильм в кадр даже не попадает ни один военный.

После съёмок материал увезли на студию, и доделывали несколько месяцев.

Картина была готова только в самом конце 1944-го. Рейх уже находился в окружении, катастрофа приближалась, война стучалась прямо в двери немецких обывателей.

Но они, обыватели, продолжали делать милую мелодраму. Доделали и отправили проходить цензуру и получать прокатное удостоверение.

Знаете, когда фильм получил одобрение цензуры? Весной 1945-го. К тому моменту даже самого города Дрезден уже не было, понимаете? Его уничтожили бомбёжками в феврале того года.

Те из снимавшихся в фильме детей, что постарше, возможно, уже были отправлены в боевые отряды Гитлерюгенда. Рейху оставались считанные недели. Но управление цензуры продолжало работать. Клерки-обыватели продолжали каждый день ходить на работу. И выполнять её.

И они решили, что весна 1945-го — самое время показать немцам семейную мелодраму из Дрездена.

Они не задумывались. Все эти рядовые люди — от массовки в картине до «офисных хомячков» в немецком аналоге Госкино — они не задумывались. Они жили, стараясь не замечать плохого. Они и потом, после катастрофического поражения, жили так же.

Если бы Рейх победил, они бы поехали на парад победы в Берлине, и радовались бы, и гордились. Но Рейх проиграл — и они жили себе под оккупацией, кто под советской, кто под англо-американской.

Об ответственности, о преступлениях режима, о чудовищности того, что устроила их страна, задумывались единицы. Таков обыватель. Если страна, где живёт обыватель, добилась каких-то успехов, то обыватель прямо всем своим существом чувствует сопричастность.

Он гордится, он говорит про этот успех — «наш успех». Даже если успех был за 300 лет до рождения обывателя. Но если страна, где живёт обыватель, устроила людоедскую войну и геноцид, обыватель сразу совершенно ни при чём.

Пока война и геноцид в разгаре, обыватель их не замечает. Он же на позитиве. Он снимает мелодрамы, делает своё маленькое дело в офисе, занимается семьёй.

А потом, когда всё кончилось, обыватель никогда не чувствует сопричастности поражениям и преступлениям. Преступления — они всегда «их», преступления всегда совершил кто-то другой.

Так было в муссолиниевской Италии, так было в гитлеровской Германии, так было в сталинском СССР, так есть сейчас в путинской России. Ничего не меняется.